— Ты глянь! — восхитился Кузя. — Вот это драндулеты!

Разбойничьи машины были одновременно ободраны — у переднего даже дверцы в кабине отсутствовали — и обвешаны разнокалиберными ружьями, защитными пластинами и неким подобием шипов, окончательное назначение которых для меня оставалось неясным. Возможно, этой банде они просто казались красивыми?

Всего машин было пять, а разбойничками они были облеплены настолько, что хватило бы тех татей на все пятнадцать.

— А ведь у них тоже гранатка может быть, — вслух подумал Кузя.

— Поэтому ждать… мы не будем, — сосредоточенно пробормотал я и уронил на движущуюся колонну первый камешек. Умеренного размера, с половину этой же машины — аккурат так, чтоб и на сидящих в кабине пришлось, и слегка на кузов. Вторая и третья машины затормозить не успели и врезались во впередистоящие. Две последние притормозили и собрались сдать назад, но тут на последнюю свалился второй камешек.

— Хаарт, живые мне там не нужны.

В пять минут всё было кончено. А гранаты магостатические у этих тоже были — два раза видел, как пыхнуло. Что порадовало, волки Аполлона среагировали на них ещё слабее, чем Кузя. Были бы они простыми големами — тоже бы, наверное, сколько-то неподвижно валялись, а так — чуть замедлились, те, кто ближе оказался — на несколько секунд дезориентировались, головами потрясли — и только.

Завидев эту расправу, все любопытные местные мгновенно растворились в сгущающихся сумерках.

— Вот и ладно, — покуда меня это устраивало. — Наших нашли?

— Нашли, в подвале.

— Битые?

— Битые, и в цепях. Да решётки там, мы не смогли зайти.

— Пошли, показывай. Да отправь кого-то за Фёдором, пусть сюда едут.

Кузя метнулся вперёд меня, и к моему приходу уже и замок на каземате сбил, и кандалы. Работнички мои были… краше в гроб кладут. По каждому исцелением прошёлся. Всё бы ничего, но глаз одному выбили безвозвратно, твари.

— За ущерб и поношение, в эти дни на службе клану Пожарских полученные, по пятиста рублей всем Фёдор выплатит. А тебе… как звать?

— Андрей.

— Тебе, Андрей, за тяжкое увечье сверх того ещё тысячу.

В силу войду, можно будет парню магический протез смастерить, чтоб нормально смотрел, а то одним глазом мало у кого ловко получается.

— Хаарт, всех живых разбойников сюда согнать, двух волков поставить караулить. А мы — наверх, главарей из жестянки выковыривать.

17. ЗАЧИСТКА

ЧТО ЭТО БЫЛО?

У крыльца уже стоял мой «Призрак». Шофёр косился на лужицы крови, время от времени сглатывал и тряс головой. Нежный, ты глянь. Фёдор, озираясь на разрушения, цветисто матерился. Увидел наших — только руками всплеснул. Следы колотушек я им залечил, а одежда-то вся в крови да подрана…

— Игорь Александрович! Как же вы сразу не сообщили, что всё так плохо?

Юрист скорбно закивал:

— К стыду своему, Фёдор Ильич, должен признаться, что первоначально был ловко введён в заблуждение, а уж после, сами понимаете…

Я слушал их краем уха и размышлял: стоит ли дверь резать — или подождать, пока тати сами там сдохнут? Завоняют, опять же. И тут Кузя сказал:

— Пап, как думаешь — а если комариком?

А ведь верно. Каков бы ни был каземат, даже если окон в нём нет, какие-никакие продухи должны были остаться, иначе давно бы разбойнички от спёртого воздуха внутри сомлели.

— А попробуй. Поспрошай их там душевно: сами они к такой гениальной идее пришли из удела вертеп устроить — или подсказал кто? А мы пока пойдём, осмотримся.

Дом выглядел обжитым, но неряшливым, и напрочь отсутствовало в нём то, что работающий в моём московском особняке дизайнер называл «единым стилем». Или это и есть тот разбойничий стиль — стаскать в одно место всякое, что приглянулось, и дорогое, и дешёвое, и такое вырви глаз, что глядя только передёргиваешься — хоть картины с голыми бабами, в кабинете развешанные, взять — и где они этаких страшных нашли? Тут же, ежли ей мешок на голову не натянуть, всякое желание упадёт.

В кабинете мы и сели. Во всяком случае, здесь было поменьше тарелок с объедками, а те, что были я безжалостно смёл на пол.

— Ну, рассказывай, Игорь.

Юрист, неуютно чувствующий себя без привычной папочки, нервно потёр руки.

— Ужасно стыдно, ваша светлость, но я совершенно глупым образом сел в лужу. Приехали-то мы ближе к вечеру. Добрались до Лутошино — деревенька малая. Я, честь по чести, представился вашим поверенным, управляющих тоже, что едем дела перенимать… — он покаянно покачал головой. — Я и не думал даже, что в полудне пути от Москвы… Деревенька мне странной показалась. Вроде… всё то, а что-то не то. Я, хотя и к деревенской жизни малое отношение имею, но всё ж таки предполагаю, что люди хоть немного меж собой разговаривать должны, а эти… Надулись, ровно жабы, глазёнки пучат. Спрашиваем их: как проехать — хоть до Засечина, хоть до Стлища — тык-мык, и до того бестолковые речи давай заводить… Мы бы и без объяснений поехали — а вот ведь незадача: на карте-то совсем не те дороги обозначены, что тут проложены!

— Вот это уже интересно.

— Представьте себе, как мы были обескуражены! Ладно, думаю, утро вечера мудренее, выспимся, да начнём разбираться. А утром совсем другие люди приехали. Выряжены так… сразу и не угадаешь, какого сословия. Говорили вроде уважительно, а глаза-то не спрячешь. Поехали в Радогость, как будто с него удобнее осмотр начать. По дороге они мне своё понимание ситуации и высказали. Дескать — всё понятно, род обедневший, всем денежки нужны. Платить, мол, будем побольше, чем Салтыковым, только чтоб также никто в дела носа не совал. «Проверяющим» — пожалте, поляну организуем со всем уважением, лишь бы ничего не проверял. Приехали в Радогость, а там…

— Срамота сплошная, — пробормотал себе под нос Андрей.

— Истинно, срамота, — согласился Талаев. — Одно название, что городок — несколько домов каменных да надворные постройки вокруг них — более и нет ничего. А в домах — бабы продажные да игрища азартные. Есть побогаче домики, есть попроще.

— Всех овец, значит, стричь хотят, — вслух подумал я, — и жирных, и не очень.

— Так и есть, ваша светлость. Нам и столы приготовили, и девок полуголых нагнали. А мы уж меж собой прикинули: нельзя у них ни есть, ни пить — отравят да прикопают тут же в лесочке. Нам бы тут ловко развернуться, да под видом того, что соглашаемся, домой бежать, а я и говорю: давайте уж для полноты картины в Стлище съездим. Проверить хотел — что там? Да, видать, то ли сказал что не так, то ли глянул — тут уж разговор другой пошёл. Скрутили нас кренделями, да сюда. И не то что выспросить чего хотели — так, куражились.

— Ясно море… Что, интересно, в Стлище этом?

— Людей дурманят, — ответил, входя из коридора, Кузьма. Сел за стол, манжеты поправил: — Растят всякую траву, и так обрабатывают, что ты бы и не подумал. Из мака зелья готовят, из конопли. Покуришь или отвар выпьешь — и прощай, разум. Многие так пристращаются, что всё имение своё здесь спускают, похлеще, чем в игорных домах.

С одурманиванием я однажды сталкивался. Куда только не вляпаешься по молодой дурости. И последствия получились аховые, несмотря на то, что Кош пытался держать дело под своим неусыпным контролем…

829 лет назад

— Местная школа магии?.. — протянул Кош и выпятил губу. — Не, ну я могу тебя познакомить, конечно. Но не советую.

— Почему? Говорят, они на раз-два общаются с духами, видят… странное.

— Расширяют сознание, а как же. Пьют крепкое, курят всякое, а ещё, — Кош посмотрел многозначительно, — грибы. И не те, которые ты в перловке с луком можешь увидеть, а ядовитые, на минуточку! А это даже для меня опасно. Особенно в таких неимоверных количествах.

Но я, в полном соответствии со своей старой кличкой и в наивных мечтах найти хоть какой-нибудь путь, который позволил бы сделать из моего личного магического пути школу, отступать не хотел: