Здесь было удивительно спокойно. Ощущение силы, простора, чистоты и… не знаю — первобытности, что ли? От Байкала мощным потоком шла энергия. Здесь всегда, совершенно автоматически, пропадала боевая ярость, и я даже перестал злиться на надутого Данилу.

— Эх, хорошо тут! — благодушно поделился я с Кошем ощущениями. — Вот правда — хорошо. Даже князя Московского в деревянного голема превращать не хочется.

— В голема? — Кош, не столь строго придерживавшийся в те годы здорового образа жизни, как раз выставил на стол четвёртый вид очень полезной и живительной травно-ягодной настойки и страшно удивился. — Серьёзно, была такая мысль?

— Была, — я пододвинул поближе к нему свою рюмку. — А чего он выпендривается? Жар-птицу ему подавай! А деревянным шкетом стать слабо?

— Он ещё хотел так сделать, — по-родственному сдал меня Кузя, — чтоб у Данилы от вредности нос рос.

— Нос⁈ — ещё сильнее поразился Кош. — А почему именно нос? Ты, Митька, совсем без фантазии, тут же столько… вариантов… — Кош пьяненько захихикал.

— Могу представить, что ты со своей тонкой душевной организацией ему увеличишь. Аппендицит?..

Кош тут же выпрямился:

— Что ты, это же бесчеловечно!

— А чтоб деревянный мальчик свой вялый отросток как верёвку на локоть бухтой сматывал — это, значит, нормально, да?

— Пф… Пф… — сказал Кош, выпучивая глаза всё больше и больше, и, наконец, не выдержал: — Пх-х-х-а-а-а-х-ха-ха-ха-ха-а-а-а!..

— Ну вот, тебе, однако, и хватит, — строго сказал я. — Давай, Кузя, бери его под левую руку, до избы отведём. Пусть тут на свежем воздухе проспится.

Мы убедились, что мертвецки пьяный Кош рухнул на своё спартанское ложе, и вышли на берег.

— Любопытно мне, — вдруг сказал Кузьма, — раз валашская жар-птица улетает да обратно прилетает, значит, сколько-то соображения у неё есть?

— Мн-н-н… видимо, да, — согласился я. — Уже хорошо, учитывая, насколько невозможно глупая была жар-птица Атласского царя!

Натурально, ну прям как рыбка! Память три секунды.

— А странной эта птичка Даниле Московскому не покажется? — усомнился Кузя.

— Да и пусть странная! — рубанул я. — О спецификациях к жар-птице разговоров не было. Если получится её купить или выменять — это будет идеальное решение проблемы!

И вот, находясь в несколько нетрезвом состоянии, я не нашёл ничего лучше, чем незамедлительно отправиться ко двору валашского князя — благо, я там однажды был, коротко, пролётом, но достаточно для постановки туда портала.

Сказано — сделано! Нам с Кузьмой собраться — только подпоясаться! Понеслись.

И прибыли аккурат на похороны. Самого князя. Надо сказать, до некоторой степени трезвит, когда вы практически на гроб из портала вываливаетесь.

Лежит мужик, волосы чёрные курчавые чуть не до пояса, чёрные же усы — прям усищи! В губах сжатых пара медяков виднеется. А у са́мого гроба — четыре боевых товарища скорбят.

— Это что за странная у ваших покойников диета? — поинтересовался нечуткий по малолетству к чужому горю Кузя.

— Это для Харона. Чтоб усопшего через Стикс беспрепятственно переправил, — хмуро пояснили близкие.

— Эва оно как! А не подскажете ли, у господина Токомерия жар-птица имелась, так нельзя ли её посмотреть?

Тут боевые сотоварищи отвлеклись от своего горя и уставились на нас с подозрением:

— А вы кто, собственно, такие будете?

— Мы по поводу птички, — честно сказал я, — готовы заплатить справедливую цену. Птичка же была? Хотелось бы поговорить с наследниками на предмет покупки.

— Была, — согласился дюжий мужик по имени Лютовой. — Только где она — ни один наследник вам не скажет. Только Токомерий и знал.

Вот, думаю, ядрёна-Матрёна! А я так на дом настроился на Сапоговой улице. С тренажёркой и лабораторией!

— А пошли, у него самого спросим? — предложил Кузя (принявший, как потом выяснилось, пару лечилок из груды, вываленной на столе Кощея). — Стикс Стиксом, а пока он из Леты не попьёт, в памяти будет. Скажет, где птица. Глядишь — сторгуемся. О, глянь! Монетки как будто в рот проваливаются!

15. ЧЕРНЫЕ ПРЯДИ, ЧЕРНЫЕ ВОДЫ…

МНОГАЯ ЛЕТА

Дёрнулся я к покойнику — никто пикнуть не успел. Прикоснулся к монетам и почувствовал, как с изнанки мира их кто-то на себя тянет! И портал построил, мгновенный. Вывалился посреди здоровенной лодки — вокруг толпа людей, все глазами хлопают, а напротив меня дядя в балахоне стоит, огромный, метра два с половиной. Он за монеты держится — и я тоже. А неудобно ж, меленькие они!

— Заяц? — спросил перевозчик.

— Волк! — сердито ответил я. — Деньги чьи?

— Мои! — ревниво сказал перевозчик и потянул монеты.

— Три раза! — разозлился я. — У кого ты эти монеты взял, я тебя спрашиваю⁈

— Да не помню я! — сердито заорал Харон и выдернул из воды весло.

Все вокруг присели — кому охота веслом такого размера получить? И только Кузя взлетел и коронным в скулу отправил Харона за борт. В воду заслуженный перевозчик ушёл без всплеска, даже круги не пошли.

Мёртвые испугались и хотели побежать, но было некуда. Лодка опасно закачалась.

— А ну, тихо! — воскликнул возмущённый женский голос. — Сели все! Что ещё такое⁈

Получив чёткую команду, усопшие души расселись по лавочкам, и я увидел деви́цу в простыне, прихваченной на плечах пуговками. С кувшином и двумя стаканами.

— Это вы хулиганите? — сердито нахмурилась на нас она. — Ждите смирно своей очереди, сейчас и вам воды налью!

— Из Леты, поди? — поинтересовался я.

— Это неважно, — подняла брови девица и принялась наполнять стаканчики. — Правила есть правила.

Она выдавала стаканчики очередным сидящим, ждала, пока они выпьют, и наполняла снова.

— Скажи-ка лучше, Токомерий где?

— Да почём я знаю⁈ — раздражённо ответила девица. — Как помрут — все одинаковые!

Ну, приплыли! Я оглянулся по сторонам:

— Вы что, оглохли все, что ли⁈ Кто Токомерий Негру Вода?

— Ну, я, допустим? — поднялся чернявый усатый мужик. — Какие-то проблемы?

— Наконец-то! Скажи-ка, уважаемый, ты когда помирал, какие распоряжения касательно жар-птицы оставил? Купить её можно?

— Жар-птицы? — крайне удивился валашский князь. — Вы хотите купить у меня жар-птицу? Не-е-ет, без меня её даже посмотреть невозможно! Она же… — тут девица вложила ему в руку стакан, который он автоматически…

— Не-не-не! — заорали мы с Кузей в два голоса…

Осушил.

— Да ядрёна-Матрёна!!! — заорал я в сердцах.

— Спокойно, граждане пассажиры! — строгим и слегка гнусавым голосом сделала нам замечание водоноска и вдруг всполошилась: — Ой, а что это мы не плывём? — лодка почти совсем остановилась. — И где Харон?

— Он решил освежиться, — соврал я.

Девица закрутилась, оглядываясь вокруг лодки:

— Харон! Харо-о-он! О, боги… Цербер! Цербер, искать! Нюхай, ищи! — по дальнему берегу заметалась чёрная тень.

Ну, Цербера ещё нам не хватало!

В десятке метров от борта вдруг вынырнул Харон, свирепо на нас уставился:

— Ну, я вам!.. — и поплыл в нашу сторону мощными саженками.

Грёб он шикарно, стремительно сокращая расстояние.

— Кузя, может ты веслом перекинешься? — тревожно предложил я.

— А если я от вод Стикса — того? Заржавею? О! Давай лучше доской! — меч одним махом выломил большую скамью, стряхнув сидящих на палубу, и принялся неистово грести. Расстояние между кораблём и Хароном начало увеличиваться.

— Что вы делаете, прекратите! — девушка подбежала, и я «нечаянно» ударил по донышкам её наполненных стаканов, вода плеснулась ей в лицо.

— Ап-п-п… — разносчица вытерла губы тыльной стороной ладони и захлопала ресницами. — Где мы?

— Всё нормально, садись на свободное место, — ткнул рукой я. — Мы почти приехали.

Лодка ткнулась в берег, и мы с Кузьмой, подхватив Токомерия под руки, устремились на твёрдую землю, перескакивая скамьи. Позади хлюпал и матерился выбирающийся на сушу Харон.