Ну, ладно.
Так вот, иду я, маленькая — всегда мелкая была, от горшка два вершка — шапка с помпоном, курточка синяя, от соседского пацана на год старше меня доставшаяся, и его же бывшие осенние ботинки. Бедно мы, выходит, жили, раз уж мама с радостью приняла соседкин дар.
Последним уроком была физкультура, я решила, что форменное платье можно обратно и не надевать, скатала его аккуратным (ну, мне так казалось) валиком, а домой пошла в спортивном костюме — брючки тонкие трикотажные и футболка под курткой. Колготки шерстяные тоже в портфель сунула — это ж как долго: снимать штаны да их поднадевать! Чего я, не добегу, что ли, десять минут?
А на улице мозглота — дождь косой, с пронизывающим ветром! И разразилась вся эта красотища, пока я в школе была.
Трико! Вот как эти штанишки назывались! И продувались эти трикошки немилосердно. Коленки у меня совсем замёрзли…
И вдруг рядом со мной останавливается автомобиль — мне тогда показалось, прямо золотой. И из-за слегка опущенного тонированного стекла слышится не вполне трезвый смех и средний такой мужской голос:
— Что, совсем из любого?
— Да хоть вот из этого! — а вот этот отвечающий голос был совсем не средний! От густого баса дрогнули тонированные стёкла, а потом дверь распахнулась, и бас из темноты велел: — Садись в машину!
Ноги сами сделали несколько шагов. Я хотела закричать, но язык присох к нёбу. Дверца захлопнулась, отсекая холодные летящие капли.
Салон был огромным, почти как автобус. Даже тогда, трясясь от страха, я каким-то краем сознания успела это отметить. Сейчас могу сказать, что бытовая пространственная магия Баграру всегда неплохо удавалась (что, беспорядок??? — давайте сделаем для этого хлама ещё одну кладовку, и не морочьте мне голову!), а тогда… Тогда я просто чувствовала себя как в странном сне. Золотая машина, а внутри неё — чуть ли не комната, и там сидят два человека. Нет, один человек, в странной, похожей на военную форме, а второй — огромный чёрный медведь в чёрных штанах и кожаном жилете.
Медведь почесал пузо когтями, каждый из которых был длиной едва ли не с моё предплечье и спросил:
— Тебе сколько лет?
— Семь! — испуганно пискнула я.
— Пойдёт! Вот этого и возьму.
— Забились! — пьяно захохотал второй.
Дальше испугаться я не успела, потому что медведь щёлкнул пальцами, и наступила темнота.
Я осознала, что сижу, скрутившись так, словно у меня чудовищно болит желудок. С усилием распрямилась. Ах ты, Баграр, старый пройдоха! На улице подобрал, значит… Э-эх. Ну да ладно, зла на тебя держать не буду, всё ж таки терпелив ты был, и ни разу за мою бесталанность голоса на меня не повысил. Будь я медвежонком, и не заподозрила бы, что ты мне не отец.
А был ли, кстати, у меня отец? Нет, не в смысле — биологический, с этим-то всё понятно. Мужчина, которого я считала бы отцом — он был? Пока в воспоминаниях ни следа об этом не мелькало. Если честно, там и о матери-то всё условно…
Я рассеянным автоматическим жестом провела по ожерелью-накопителю… и отдёрнула руку! Это что за острые штуки? Торопливо, стараясь не натыкаться на колючки, расстегнула застёжку. В том, что оказалось у меня в руках, ожерелье мог бы угадать лишь человек с большой долей фантазии. Камни выгорели напрочь, осталась лишь риталидовая оправа, пустые держатели которой так неприятно старались воткнуться в пальцы. Не буду гадать, что произошло, но выглядела эта конструкция непрезентабельно. Металл покрылся сплошной патиной, похожей на ржавчину. Будет ли он в таком виде работать? Но выкидывать оправу я бы ни за что не стала. В этом мире такого сплава, скорее всего, нет, а камешками разжиться можно будет — для начала хотя бы и стекляшками гранёными, сколько-то и стекло держит. Я вытащила из ушей серёжки. Мда, состояние примерно то же, камни улетучились. Не иначе, кто-то почувствовал открытие портала и попытался мне в след магией шарахнуть, а камушки прикрыли.
Я прицепила пустые серьги к оправе ожерелья, а то потеряются по отдельности, свернула всё аккуратным мотком, завязала в платочек, чтоб меньше кололось, и сунула в карман платья.
Интересно, долго ждать?..
О! Ещё рыбка!
Первым делом я неожиданно вспомнила, что такое «скорая». Никакая это не городская стража, а вовсе даже карета медицинской помощи. Правда, на вид кареты были так себе, скорее похожи на торговые фургончики, только белые. Но по моим детским воспоминаниям, медики в них работали хорошие, соседку нашу, бабу Нюру, периодически с того света доставали — так мама говорила. И жила я совсем рядом, буквально в двух шагах.
РОДНОЙ ДОМ
Моя родная улица, которая проявилась в воспоминании, как раз была эта самая, на которой я пыталась название читать! И даже табличку, сделанную под медь, я вспомнила — ничего за десять лет не изменилось. Так я ведь и двор свой смогу найти? Эта мысль подкинула меня, как пружина. А мама? Она же, наверное, изводится, оплакивает меня последний десяток лет!
Я вернулась на улицу и огляделась. Вон он, вход в мой двор! Подъезд как брат-близнец похож на тот, в котором я только что отсиживалась. Третий этаж…
Дверь открыла болезненного вида женщина в длинном халате бледно-василькового цвета. Она держала в руках кухонную тряпку и сердито вытирала ею пятно прямо посреди живота. Красное пятно, напоминающее зайца — сейчас уже изрядно размазанного.
— Здравствуйте! Я… — я хотела сказать «по поводу вашей давно пропавшей дочери», но…
Крайняя икринка вдруг моргнула на меня глазками, выпустила плавники и хвостик…
Это я её толкнула, перед самым выходом из дома. Стояла в прихожей, уже одетая на выход. Хотела крикнуть: «Мама, я пошла!» — резковато сунулась в зал — а там она, со стаканом томатного сока. И получился такой вот заяц с длинными текущими вниз ногами, как у жирафа. Жирафозаяц. Мне тогда это показалось жутко смешным.
Рыбка развернулась передо мной бочком…
Это ведь мама мне несла, чтоб я выпила перед выходом. Врач сказал: мало железа в крови, риск анемии, надо по стакану каждый день. Большой такой дядька был, толстый, радостный, почти как Баграр, только в белом халате и человек.
А я в тот день допила остатки сока — едва ли полстакана осталось — и помчалась в школу.
Ё-моё, Баграр!!! Ты что меня — в тот же день высадил, из которого забрал⁈
Так я, получается, смогу её, то есть — себя, догнать???
— Извините, я, кажется, ошиблась подъездом, — пробормотала я и побежала вниз, выскочила на проспект, заметалась от скамейки к скамейке, припоминая: где же я шла, когда остановился тот золотой автомобиль? И вдруг застыла, поражённая новой мыслью.
Что будет со мной, если я дождусь и догоню эту девочку? Если остановлю, не допущу, чтобы она села в автомобиль? Останусь ли я? Или моё действие сотрёт меня вместе с памятью, вместе со всем, что сейчас мне дорого?
Я остановилась в арке соседнего двора в полнейшем смятении. Мысли скакали и перепрыгивали друг через друга.
Непогода ещё не пришла, только тучи сползаются, да и мама переодеться не успела — это значит что? Я только что ушла? Иду в школу, пока четыре урока отсижу…
Ждать себя или нет?
Дождаться Баграра и спросить у него, что будет?
Да нет, не скажет он. Да он к тому же такой пьяный был, назавтра с трудом вспомнил, откуда у него спящий человеческий детёныш…
Ах ты ж, мать моя магия, что делать-то?
Мимо меня проходили люди. Некоторые опасливо обходили стороной, некоторые заглядывали в лицо, как будто стараясь узнать. Я обхватила себя руками — нет, не от холода. Начало потряхивать от нервного возбуждения, от того, что мысли летели по кругу и никак не могли сложиться в верное решение.
Со стороны улицы послышались неторопливые шаги. Мужчина притормозил около меня и спросил:
— Девушка, который час?
— Что? — я не сразу поняла, что он спрашивает.
— Который час, не подскажете?
Что-то в нём было неправильное… Он тоже одет не по погоде, как и я! Лёгкий свитер, из ворота которого выглядывает рубашка.