Агриппина постучала ручкой по столу:
— В вашем расписании появятся дополнительные факультативные занятия. Дважды в неделю (дни и часы для разных отделений будут уточнены, для этой цели будет использована часть времени, отведённая на самостоятельное приготовление уроков) у всех отделений будут проходить танцевальные занятия, составленные из танцев, входящих обыкновенно в программу балов и светских вечеров. Для младших отделений — подготовительные, для вас, старших — собственно танцы. Переодеваться в какую-либо форму для этих занятий не нужно.
Некоторые девочки многозначительно переглянулись, и Агриппина строго добавила:
— Прошу воздержаться от глупых мыслей. Вопрос о танцевальном практикуме был поставлен ещё в прошлом году и стоял на рассмотрении у попечительского совета. Изменения должны были вступить в силу чуть позже, но ввиду замены хореографии на гимнастику, совет утвердил более ранние сроки. А теперь главное, в связи с чем организована эта реформа. Графиней Строгановой было объявлено, что по высочайшему соизволению, с этого момента количество открытых музыкальных вечеров с танцевальной программой будет расширено с двух до двенадцати в год… — на этом месте девчонки завозились, переглядываясь, —…и к танцевальной программе будут допущены не только воспитанницы четвёртого отделения, но и все, кому на момент события исполнилось шестнадцать лет.
Тут уж ажиотажа было не сдержать! Девчонки переглядывались, ахая и тараща друг на друга глаза, прижимали к щекам ладошки и всячески демонстрировали восторг и удивление. Семнадцатый класс попадал весь! Агриппине пришлось несколько раз призвать класс к порядку, пока все успокоились.
Дальше пошли объявления, касательно того, кто какие замечания и поощрения получил за прошедшую неделю. Особых достижений ни у кого в этом плане не было, и Агриппина сразу проскочила к следующей теме: оказывается, класс готовил какой-то спектакль к музыкальному вечеру, который должен был состояться через две недели — как раз перед отъездом Далилы. И она, Далила, должна была успеть сыграть в нём роль. Спектакль по меркам школы был не сильно маленький — участвовал весь класс, даже Маруся. И тут выпадает участник! Мне эту роль поручить никак было нельзя — предполагается ведь, что с памятью у меня проблемы. Что делать?
— А если я сестрёнку позову? — предложила Шура Киселёва. — Она маленькая, зато сообразительная, и стихи хорошо запоминает.
Настя Киселёва тут же была призвана в третье отделение, получила слова на бумажке, и первая репетиция состоялась немедленно. Ничего сверхсложного, на мой взгляд, в этой постановке не было, составлена она была из инсценировки трёх басен, идущих друг за другом.
Прямо посередине репетиции Анечка, игравшая медведя, вдруг спросила:
— Агриппина Петровна, а что, на музыкальном вечере и танцы уже будут?
Агриппина посмотрела на замершую труппу и утвердительно кивнула:
— Раз графиня Строганова распорядилась, значит, уже так и будет.
— А гости?
— Девочки, — мягко сказала Агриппина, — вы же знаете, что на сентябрьский вечер нашу гимназию всегда удостаивает посещением Её Императорское Величество с приближёнными. В свете новых распоряжений рассматривается также возможность пригласить старшие курсы артиллерийского училища либо военно-морской академии.
Девчонки как-то слегка одеревенели.
— Не осрамиться бы… — прогудела Анечка.
И как пришибло их! Испугались, скукожились… Агриппина сразу расстроилась. Я посмотрела-посмотрела. Ну, думаю, так дело не пойдёт. Начала их потихоньку накачивать уверенностью — не сильно, лишь бы вот этот ступор прошёл. Вроде, выправились.
Агриппина, однако, была не очень рада.
— Девочки, я завтра к четырём подойду, позанимаемся дополнительно. Настенька, вы уж поуч и те слова, хорошо?
— Хорошо! — пискнула Настенька, разом оробевшая от того, что ей представится выступать перед императрицей.
На этом мы свернули репетиции и отправились на ужин.
ДУШЕВНОЕ ПЕНИЕ. ИЛИ ДУШЕВОЕ?
Вечером мне пришла в голову гениальная (по моему мнению) идея, и я направилась испытывать её в душевую комнату, сказавшись, что иду освежиться. Придумала я вот что. Вокруг меня плещется просто море разливанное маны. Мне нужно сделать как-то так, чтобы она не просто оседала в тех частицах оправы, которые сохранились наиболее целыми, а чтобы входящий поток сам работал на восстановление повреждённой структуры. Для этого требовалось задать энергии определённый ритм, а вот в том, что мне удастся это сделать, я была совершенно не уверена.
Три из десяти душевых кабинок были свободны. Я выбрала самую дальнюю и тщательно закрылась изнутри.
Собственно, кабинка имела два отделения: небольшое переодевальное, с крючками для одежды, полочкой и крошечной скамейкой, и, за матовой дверцей толстого стекла — душевое, в котором особо нечего было описывать: белый кафель со всех сторон, резиновый коврик с дырочками и сам душ.
Я надела оправу, как положено, на шею и отрегулировала воду. Эти струйки, конечно, не то, что дикая река, но в ней всё равно куда больше энергии, чем просто в воздухе. Теперь надо было настроиться. Долгое время у меня ничего не выходило. Нет, восстанавливать получалось, но как только я переставала управлять процессом, всё сразу тормозилось. И тут за стеной запела Анечка.
— Окра-асился ме-есяц багря-а-анцем,
Где волны бушу-уют у ска-а-ал!..
Пела она с удовольствием. А поскольку потолков кабинки не имели, звук гулял так, что кафельные стены и (в особенности) стеклянные дверцы начали отзываться таким «з-з-зум-м-м…з-з-зум-м-м…» Песня была явно не гимназического репертуара:
— ПО-О-Е-Е-ЕДЕМ КРАСО-О-ОТКА КАТА-А-А-А-АТЬСЯ —
ДАВНО Я ТЕБЯ-А-А ПОДЖИДА-А-АЛ!
И вот на этом «поедем» у меня вдруг срезонировало! Вокруг моего ожерелья как будто закрутились крошечные, прямо микроскопические вихревые потоки — зато было их множество, и в эти воронки тоненькими, как шёлковые нитки, струйками устремилась восстанавливающая мана. Шикарная песня! Надо будет слова переписать.
Я вытряхнула на ладонь шампуня — странно было бы вернуться из душа с мокрой, но не помытой головой — продолжая с удовольствием слушать, а потом и подпевать, выводя мелодию без слов, а там, где строчки повторялись — и со словами. Пела я более высоко, стараясь, чтоб звучание гармонизировалось, и с удовольствием наблюдала, как вся моя восстановительная система стабилизируется и приобретает вполне организованный характер. Музыка! Кто бы мог подумать! Никогда о таком не слышала. Хотя… в Гертнии, наверное, и нужды в этом не было. А, может быть, это требует больше усилий, чем при других способах магических манипуляций, и подходит в основном таким вот специфическим магам, как я?
Так или иначе, дела с ожерельем шли прекрасно, и даже когда хлопнула входная дверь в душевую, а укоризненный голос ночной воспитательницы сказал:
— Воспитанница Рябцева! Вы опять⁈ — (после чего Анечка затаилась в своей кабинке) — восстановительный поток не прекратился.
Через небольшое время тихонько щёлкнула заложка и слегка скрипнула одна из дверей. Девчачий голос сказал:
— Ушла! Ань, давай «Отцвели уж давно»?
В Аниной кабинке объёмисто вздохнуло:
— Опять примчится, пищать будет, что батареи гудят.
— А мы потихонечку, а? Душевно?
— Да, давайте! — попросили ещё несколько голосов, и Аня сдалась.
Песня про хризантемы мне тоже понравилась. А ещё я подумала, что хорошо бы подгадывать, когда Аня собирается петь в душе. Сочетание пения и текущей воды давало замечательный катализирующий эффект. Патина почти полностью трансформировалась в изначальный риталид! Совсем чуть-чуть осталось, в ямочках и соединениях, как будто лёгкая изморозь. Более того — даже кое-какие внутренние микротрещины исчезли, металл начал более целостно звучать. Такого шикарного эффекта я и представить себе не могла!
ПРЕДУСМОТРИТЕЛЬНОСТЬ!
Когда я, страшно довольная, вышла из душа с головой, обмотанной полотенцем на манер тюрбана, то застала Марусю, которая выгребла всё из своего комода на кровать и теперь что-то перебирала в вещах.