Болеслав усмехнулся:

– Ну, что ж, если у тебя получится меня удивить...

Мы прошли в павильон, за неделю ставший мне почти родным. Сколько, лаборант сказал, тут щиты выдерживают? До шестисот, кажется, одномоментно? А у меня в наличии двадцать четыре, ха! Интересно, лаборант сказал декану, что всю неделю я упражнялся исключительно с воздушными потоками?

Сказа-а-ал! Потому что Болеслав сходу поставил лёгонький щит от воздуха.

– Ну, давай!

Я слегка прищёлкнул пальцами и вытянул вперёд руку. Жест этот был совершенно бесполезный, пустой, но буквально вчера я подумал, что светить своим умением формировать заклинания исключительно мыслью не стоит. Сразу же спалят, что я – не просто Пожарский, а тот самый. А будет ли это полезно – писями на воде виляно.

В центре павильона сформировался маленький воздушный вихрь, плотнее, плотнее, почти жгут... Восемь единиц.

Жгут дёрнулся, хлестнул в сторону декана, с конца его пулей слетел маленький плотный снежок. Ещё три единицы.

Болеслав, конечно, показал себя молодцом: разом подобрался и поверх воздушного поставил кусок водяного щита.

Снежок ударился в щит и мгновенно испарился. А вот упакованный внутри него крохотный файербол – благополучно проскочил и противоводную защиту, и противовоздушную, и повис перед носом охреневшего декана. Три единицы шарик, три – скорость и пять – упаковка. Уложился и даже две оставил в резерве!

– Это ты как это? – Болеслав требовательно воззрился на меня.

– Семейная тайна, – скромно сказал я.

Декан усмехнулся и схлопнул файербол:

– Принят!

На лавочке рядом с музеем меня ждала Стеша, всю первую половину сегодняшнего дня снова отработавшая лекарем.

Стеша стеснялась откуда ни возьмись набежавших толп студентов, решивших подправить свою магическую форму перед началом учебного года, и, увидев возвращающегося меня, обрадовалась страшно.

– Ну что, Дмитрий Михалыч?! Перевели, куда вы хотели?

– Перевели, Стеша, – доволен я был, как сытый Бобик.

Она очень тихо, совсем шёпотом закричала:

– Ур-р-р-ра-а-а-а! – мелко и неслышно хлопая в ладоши. – Домой пойдём?! Праздновать?!

– Пожалуй, сегодня можно себе позволить. Если... дай-ка мне лечилку. Нет, две!

Убрать эту отвратительную дурноту. Спасибо, конечно, без инъекций я бы при всём желании вряд ли до девятнадцати за неделю дотянул, но насколько же тяжёлая гадость!

У меня, между прочим, осталось ещё две ампулы. Когда-нибудь я их использую, не пропадать же добру. Но не на этой неделе. Через месяц. Или через два, когда перестану передёргиваться при воспоминании об этом снадобье.

ЕСТЬ ПОВОД ПОРАДОВАТЬ СЕБЯ

О чём я ещё не сказал – новый управляющий развил небывалую кипучую деятельность вокруг (и внутри) особняка Пожарских. Повсюду толклись толпы людей, чем-то скоблили, мазали, тёрли, красили... На фасаде повисло несколько строительных люлек, рабочие отдирали негодную обветшалую отделку, и дом на время стал ещё страшнее, чем был. А внутри чем только отделочно-ремонтным не воняло, так что я покамест переехал в пустующую гостевую комнату во флигеле. Впрочем, для Пахома я оказался гостем необременительным. Настолько меня выматывали эти тренировки и побочные от них эффекты, что я с трудом добирался до гостевого диванчика и падал, как подрубленный. Есть вечерами я не мог вообще, хорошо если утром удавалось что-то перехватить.

На подходе к дому мне показалось, что дурнота снова накатывает, и я выпил ещё один лечебный бутылёк. Мир сделался ярким, аж глянцевым. Пожалуй, на сегодня исцелений точно хватит.

Не желая попадать под возможные капли краски, куски штукатурки и прочие радости, мы со Стешей зашли со стороны хозяйственных ворот, глядящих на переулок. А тут нас встречала целая делегация! Дядька Пахом, управляющий Фёдор и целая шеренга обслуги (да, Фёдор нанял слуг, хотя в точный состав штата я не вникал, да и, собственно, не собирался).

– Дмитрий Михалыч, можно я скажу? – попросила Стеша.

– Говори! – махнул рукой я.

И тут уж она закричала во весь голос:

– Получилось!!! – и захлопала от души, прыгая вокруг меня.

И все, конечно, захлопали тоже, принялись меня шумно чествовать – в общем, как полагается поздравлять хозяина дома. Я велел Фёдору ради такого приятного случая отпустить всех на два часа пораньше, да выдать по пяти рублей – пусть с семьями успех хозяина отметят.

– И ужин заготовленный за моё здоровье съешьте.

– А как же праздновать? – захлопала на меня глазами Стеша.

– А праздновать мы с тобой и дедом пойдём в ресторан! – Стешка взвизгнула, а Фёдор слегка поклонился:

– Прикажете заказать столик?

– Да, отправь посыльного. На пять часов, пожалуй. Нет, давай пораньше, на четыре, чего тянуть. Ресторацию сам подбери, получше. И такси к воротам заблаговременно.

– Слушаю-с, всё будет оформлено в лучшем виде. Смею заметить, посыльного отправлять нет нужды. Я, с вашего позволения, восстановил пользование телефонной линией. Главный дом покуда не подключен, но во флигеле и в сторожке аппараты уже функционируют. Я лично позвоню в «Московскую звезду» и в службу такси.

– Молодец! – похвалил я, ставя себе зарубку основательно разобраться с этими телефонами.

– Цирюльника изволите пригласить?

За неделю я изрядно оброс, и босое лицо в зеркале перестало меня удручать.

– Нет, цирюльника мы пустим по боку. Но к сентябрю найми, пару раз в неделю пусть приходит, в аккуратный вид бороду приводит. Всё, два часа меня не беспокоить.

Стараясь держаться прямо, с достоинством, подобающим главе клана, я добрался до своей комнаты и проспал все два часа чистым младенческим сном.

Если говорить про убранство рестораций, то мне куда больше «Птица Сирин» понравилась – ярко, стены-потолки в росписях, как в прежних моих палатах. Или даже «Три медведя взять» – лавки резные, печь изразцовая, любо-дорого. В «Московской звезде» тоже было дорого. Очень дорого. Высокие потолки, багряные скатерти, посуда вся тонкая, аж прозрачная, да с узорными каёмками из настоящего золота, люстры огромные хрустальные, картины по стенам в тяжёлых золочёных рамах, да и просто золочёные розетки и венки по стенам, а... всё не то. Холодно как-то, бездушно.

Но готовят тут вкусно, не отнять.

Мы от души посидели за хорошей едой, распили с Пахомом бутылочку довольно приятного вина, обсудили между прочим и интерьер, и как бы каждый из нас по своему вкусу что-нибудь тут поменял. Мы со Степанидой, к слову, сошлись во мнении об узорах.

– Так, надо Фёдору-то подсказать, – зашевелил бровями Пахом. – Не сегодня-завтра уж отделка начнётся, так пусть он проектёрам велит узорчатости добавить.

– Вот ты и подскажи, увидишь его. А я сегодня отлучусь, с неделю меня может не быть, не теряйте.

– А чего ж так долго? – на правах дядьки удивился Пахом.

– Может, и быстрее выйдет, но тут я не уверен. Так что предупреждаю вас заранее.

– Дмитрий Михалыч, – с подходом издалека начала Стеша, – а вот вы в Академию пойдёте...

– Ну, пойду. Дальше-то что?

– А мы с вами будем ещё на тренировки ходить?

– А как же! Где я ещё такого верного лекаря найду? Лучше, чем ты, никто меня ещё лечилками не отпаивал!

Абсолютная правда, между прочим. В прошлый раз я сидел в подземелье один и всё делал сам, стараясь пройти по грани и сознание не потерять. Но Стешка раздулась от гордости.

– А гимназия как же? – укоризненно напомнил ей дед.

– Ой, деда! Куда там гимназия! Это ж важнее!

– Так-так, не гони коней! – остановил мелкую лекаршу я. – Знаешь ли ты, Степанида, что грамотный помощник ценится втрое дороже безграмотного? Какой класс-то у тебя нынче?

– Второй, – слегка приуныла Стеша.

– Гимназию мы пропускать не будем, даже не думай. Но время для тренировок всё равно найдём, это я тебе обещаю.

Тут наши рассуждения прервалось появлением вазочек с мороженым, украшенным заморскими цукатами и дивными шоколадными кружевами, и все мысли Стеши переключились туда.